КАКИМИ НАС ЗАПОМНЯТ АФГАНЦЫ
ЮГО-ВОСТОЧНАЯ ОКРАИНА КУНДУЗА. 20 мая 1986 года.
Тёплая ночь. +25º С. К одному из домов кишлака Ибрахим-хейль съехались представители лидеров «Исламской партии Афганистана» (ИПА) Гульбетдина Хекматияра, партии «Исламское общество Афганистана» (ИОА) Бурхануддина Раббани и их полевые командиры ‒ свыше двадцати человек. На повестке дня стоял вопрос о взаимодействии отрядов двух ведущих исламских партий в предстоявшей крупной войсковой операции Советских войск по проводке колонн из Кундуза в Файзабад.
Первым с докладом выступил полевой командир ИПА в провинции Кундуз пуштун Шамсутдин по прозвищу доктор Шамс:
‒ Бисми Лляхи Рахмани Рахим! ‒ начал он с Басмалы. ‒ Кундуз ‒ это стратегический узел на северо-востоке! Влиянием здесь преобладают отряды нашей партии. Поэтому мы считаем резонным решением взять командование операцией в свои руки.
Ему возразил статный полевой командир ИОА узбек Мохаммад Марзбон по прозвищу Кази Кабир, сходно прочитавший в начале Басмалу:
‒ Но восток провинции Кундуз, а также соседние Тахар и Бадахшан, по которым пройдут советские колонны дальше, находятся под контролем отрядов партии Исламское общество Афганистана.
‒ Да! ‒ признал распалившийся доктор Шамс. ‒ Но удастся ли вам сохранить этот контроль, перекрой мы коммуникации из Панджшерского ущелья в долины Андараб и Хост-Ва-Ференг?!
‒ Знаете ли, уважаемый Шамсутдин, ‒ произнёс с присущей ему рассудительностью Кази Кабир, ‒ совместные действия Северо-восточного и Панджшерского фронтов партии Исламское общество Афганистана прошли испытания временем. На этапах несения потерь, панджшерцы не единожды приходили нам на помощь и пополняли отряды ИОА здесь, на северо-востоке, резервами! Участие отрядов нашей партии в данной операции без единого управления ими Ахмад Шах Масудом исключается! Если следовать вашей инициативе, уважаемый Шамсутдин, численность группировки моджахедов, участвующих в данных боевых действиях, сократится кратно. Этим будет нанесён вред общему делу!
‒ Полно, полно! ‒ снизил градус дискуссии поверенный Гульбетдина Хекматияра Карим Юзуфзай. ‒ Мы не на подведении итогов боевой деятельности исламских партий альянса «Пешаварской семёрки» сотрудниками ЦРУ! Нашей главной задачей на предстоящей операции является нанесение максимального урона Советским войскам! В ходе крайнего разговора двух досточтимых лидеров исламских партий Бурхануддин Раббани привёл доводы, которые были приняты Гульбетдином Хекматияром. Он согласился, что для эффективности действий моджахедов в данной операции насущно единоначалие. Поэтому все отряды ИПА в Кундузе, Тахаре и Бадахшане, на этапах её проведения перейдут во временное подчинение Ахмад Шах Масуду.
ПРОВИНЦИИ КУНДУЗ, ТАХАР, БАДАХШАН. 9 июня 1986 года
В северо-восточной части республики Афганистан в провинциальном центре афганского Бадахшана Файзабаде и в уездах провинции Кишим и Бахарак на значительном удалении в 240 километров от основных сил Ограниченного контингента Советских войск в полной изоляции дислоцировались подразделения 860-го отдельного мотострелкового полка. Они выполняли задачи по блокированию караванных маршрутов из Пакистана и Китая вглубь Афганистана. К лету 1986 года возникла плановая необходимость в доставке значительного объёма грузов военного и гражданского назначения из Кундуза в Файзабад. С этой целью в первой половине июня 1986 года командование 40-й Армии проводила масштабную общевойсковую армейскую операцию с кодовым названием «Манёвр». Операция осложнялась тем, что регион в целом находился в руках вооружённой оппозиции. Её отряды регулярно нападали на советские транспортные колонны и гарнизоны, совершали диверсии против государственных органов власти ДРА, терроризировали гражданское население.
Операцию было решено провести в три этапа с 9 июня по 14 июля 1986 года на широком фронте равнинного и горного участков местности в провинциях Кундуз, Тахар и Бадахшан. Руководство ею было возложено на командующего 40-й армией генерал-майора Дубынина. Общее командование во взаимодействии с вооружёнными силами ДРА осуществлял начальник оперативной группы Минобороны СССР в Афганистане генерал армии В.И. Варенников. К операции были привлечены значительные силы и средства ОКСВА и Вооружённых сил ДРА: 37 батальонов ‒ 15 советских и 22 афганских из Кундуза, Кабула, Пули-Хумри, Ташкургана, Джелалабада, Гардеза, Газни. Для проводки транспортных колонн требовалось блокировать прилегавшие к трассе дороги и населённые пункты, а высаженный южнее трассы Кундуз–Файзабад в горных районах провинций Тахар и Баглан, тактический воздушный десант должен был ликвидировать базовые районы, снабжавшие отряды мятежников оружием и боеприпасами по всей протяжённости трассы. С началом первого этапа операции с 9 по 15 июня, в районе города Кундуз из разных регионов ДРА была сосредоточена достаточная группировка войск, скомплектованы и подготовлены транспортные колонны. Перед их выходом в зелёной зоне района между Кундузом и Ханабадом на участках вероятного выхода диверсионных групп мятежников к трассе для предотвращения нападений на колонны, разведывательная рота, совместно с частями афганской армии провела зачистку местности.
В завершении первого этапа операции экипажи БРМ-1 и БМП-2 ‒ боевых машин разведроты, по приказу её командира капитана Середы, съехали с трассы и установили технику вплотную к глинобитным строениям крупного кишлака Мулла-Гулям на дистанции 300 метров друг от друга. Таким образом, разведчики блокировали прилегавший к трассе опасный участок дороги, исключали проникновение в кишлак дополнительных сил неприятеля и обеспечивали прикрытие колонн от вооружённых нападений. Командиром одного из этих экипажей БМП-2 был Руст, механиком-водителем Павел Гришин, наводчиком-оператором Семён Негода. На той же броне в составе пешей группы находились: тарджимон Азим Ахмедов и, прослужившие к тому времени в Афганистане без месяца полтора года, ‒ Сидор, Костян, Костёр, Стрела и Монгол. БМП-2 друзей проследовала вдоль наделов рисовых чеков и встала на южной окраине кишлака Мулла-Гулям, оставив между бронёй и кишлаком постать житного поля.
Была уборочная страда, безжалостно палило солнце +42ºС. В высокой гуще золотой нивы спорадично возникали и вновь исчезали согнутые спины двух взрослых афганцев, жавших серпом и увязывавших колосья в снопы ‒ бородатого, с морщинистым лицом, мужчины лет пятидесяти и сгорбленной старухи с цветастой тканевой перевязью на спине через плечо, в которой находился младенец. Время от времени, они распрямлялись, брались ладонями за поясницы и, вытерев с лица пот, продолжали жатву. В поле им помогали двое мальцов восьми и десяти лет, сноровно складывавшие снопы в копны. Бросив недобрые взгляды на шурави, сидевших на грозной броне у кромки их поля, афганцы продолжили трудиться.
‒ Да, наш визит их явно не обрадовал! ‒ посетовал Костян, выбравшемуся из командирского люка и снявшему шлемофон Русту.
‒ Что делать! ‒ праздно бросил Руст и передал полученный по связи приказ командира роты. ‒ Парни! Ротный приказал окопаться! Предупредил, что участок этот опасный, и надо быть готовыми к ухудшению обстановки. Поэтому окопы будем рыть в полный рост.
Довершив в багровом зареве заката день жнитвы, набравшийся смелости афганец ‒ глава семейства, в сопровождении двух юных сыновей, направился к сидевшему на ребристом листе трансмиссионного отсека БМП-2 Русту. По какой-то стигме он счёл его главным. Афганцы робко подошли к броне. Из лежавшего на ней серебристого портативного транзистора SANYO в это время слышалась набиравшая популярность песня «Вернисаж» в исполнении В.Леонтьева и Л.Вайкуле:
Был так прекрасен вернисаж, Но взор еще прекрасней ваш, Но вы вдвоем вы не со мною. Как за спасеньем к вам иду Вы тот, кого давно я жду, Но вы вдвоем, вы не со мною. И я себя на том ловлю, что вас почти уже люблю, Но вы вдвоем, вы не со мной…
Руст увидел перед собой выше среднего роста, сухощавого и смуглолицего, с ярко зелёными глазами и густой, с проседью, бородой, дехканина. Он был в выгоревшей на солнце светло-коричневой чалме и палевом перухане, на котором виднелись белые волнистые разводы пота. Руст приглушил звук транзистора и согласно восточному этикету встал и поприветствовал его первым:
‒ АсСаламу Алейкум!
Афганец не ответил традиционным приветствием, со взбудой начав монолог на дари и языке жестов:
‒ Наступит ночь, ‒ предрекал он, заметно егозя, ‒ и вы начнёте стрелять в сторону кишлака и сожжёте наш хлеб. В итоге нас ждёт голодная смерть!
В ажитации он трясцой ухватывал скрюченными пальцами бороду и вытирал свисавшим на плечо отрезком чалмы с очей слёзы.
‒ У меня четверо детей: трое сыновей, один из которых инвалид, и младенец ‒ девочка, осиротевшие после смерти в родах жены, да старуха-мать. Дайте нам хотя бы два дня, чтобы мы успели завершить страду.
Суть булгачившей афганца апории, Руст понял. Он лишь испоредь уточнял значение незнакомых слов у сидевшего рядом тарджимона Азима Ахмедова, понеже его родной таджикский язык был предельно схож с афганским дари. Ватарба афганца имела основание: известно, что ночной покой отдыхавшим воинам в боевых условиях в горах и зелёной зоне обеспечивался непрерывным беспокоящим огнём в направлении вероятной угрозы. Того требовала обстановка. Молвь афганца была сумной. Он глядел на Руста молящим взглядом и с надеждой. В какой-то момент ему даже чаялось, будто шурави проникся его назолой. Но, не получив зарок не открывать огонь, с безнадеждием махнул рукой и обречённо побрёл прочь.
‒ За два дня им не управиться! ‒ прикинул, стоявший сбочь Стрела.
‒ Абсолютно! ‒ согласился с ним подошедший Костян.
‒ А что если всё же рискнуть?! ‒ предложил Руст. ‒ Мы разрядим магазины от трассирующих патронов и заменим их на обычные. Огонь будем открывать в случае острой злободневности и не по полю.
‒ Руст! Ты же знаешь, ‒ зиждился Сидор, ‒ не будь ночью стрелкового огня, мы рискуем близко подпустить духов. Да и заснуть вероятность дюже возрастёт. Со стрельбой-то оно поспокойнее и караульному, и спящим! И потом, ‒ продолжил он, ‒ как ты себе это представляешь: с других машин будут палить, а у нас тишь да гладь?! Ротный сразу почует неладное. Наконец, может возникнуть опасность того, что духи выберут именно наш участок для прорыва к трассе.
‒ А я великодушный помысел Руста поддерживаю! ‒ изъявил вотум Монгол, растёрший в ладонях сорванный колос пшеницы и начавший жевать его зерно, ‒ почему бы нам не сотворить благо?!
‒ Монгол! Вечно ты со своей шаманской добродетелью! ‒ распалился Сидор. ‒ Ты слышал, что по связи набаял ротный?! На БМП-2 отдельной бригады, прибывшей на эту операцию из удалённого региона, духи вырезали всех до единого ‒ и экипаж, и десантную группу. Апропо, это произошло здесь поблизости. Вот они горькие последствия уклонения от устоев.
‒ У них заснул караульный! ‒ поведал о происшествии Стрела.
‒ Да! ‒ согласился Сидор. ‒ Но веди он безотлыжную стрельбу, вряд ли б заснул!
‒ А ты раздели вопрос на две части! ‒ предложил Сидору, безмятежный Монгол: на сон на посту и ночную стрельбу. Можно ведь и не стрелять. По крайней мере, если для того не будет острой нужды. Вместо одного часового можно выставить двух. А времени на дежурство отвести в два раза больше: не час, а два.
Руст оставался под впечатлением от безотрадного предвестия афганца:
‒ Парни, предлагаю всё же извлечь из магазинов все трассирующие патроны и заменить их обычными! ‒ репетовал он свой призыв. ‒ И огонь открывать в случае острой злободневности.
Поговорив вобизор, друзья пошли навстречу просьбе отца афганского семейства, постановив: без необходимости огонь не открываем! Ближе к ночи они распределили смены, как то предложил Монгол. На сон грядущий достали из десантов БМП-2 все плащ-палатки, постелили их на броню, положили сверху толстые из верблюжьей шерсти в цветастом шёлке, афганские одеяла и, ими же укрылись. Руст, как инициатор моратория на открытие огня, понимал личную ответственность перед товарищами, от того бо́льшую часть ночи бодрствовал либо находился в полудрёме, постоянно окликая караульных, не заснули ли.
Стояла тихая тёплая ночь +32ºС. Гугол звёзд и сияющий серп луны наслаждали своим сказочным пейзажем. Однако время без стрельбы истекало медленно со взбудой. Отступя брони слышался неумолчный мотет протяжных воплей стаи шакалов схожий с многоголосием рюмивших младенцев. Скованные уговором в кромешной тьме не стрелять, друзья не решались пойти и отогнать их подальше. Наступившим утром продолжилось рытьё глубокой траншеи окрест БМП-2 и ведение наблюдения за местностью. Из транзистора, стоявшего на башне брони, слышалось:
Лето нам тепло дарило, Чайка над волной парила, Только нам луна светила, Нам двоим на Земле. Но куда ушло все это? Не было и нет ответа. И теперь, как две планеты, Мы с тобой далеки…
Неожиданно к месту блокировки на высокой скорости подъехала командирская машина БМП-2 капитана Середы. На броне, кроме экипажа и трёх разведчиков, сидел с чапаевскими усами капитан, восей прибывший из Союза по замене.
‒ Ну, как тут у вас?! ‒ спросил Середа у Руста.
‒ Без происшествий! ‒ рапортовал Руст.
‒ Не слышал ночью стрельбы! Обстановку держите под контролем?! ‒ допросил Середа, пристально воззрев на Руста.
‒ Так точно! ‒ прогорланил Руст во избежание объяснения причин отсутствия стрельбы.
‒ Хорошо! ‒ утолился Середа. ‒ Я привёз к вам политическое командование ‒ нового парторга полка гвардии капитана Шевчука. Глядите! Не посрамите разведку!
‒ Есть, не посрамить разведку! ‒ посулил Руст с улыбкой.
Он истово представил парторгу полка личный состав разведывательного отделения, и заладил с ним в первые же часы, охотно приняв предложение вступить в члены КПСС и ажно приступил к изучению подаренного им Устава. В это время, не уповавшие на отклик шурави, жницы ломили жатву в приподнятом настроении. Выйдя на поле с денницей, они старались уложиться в указанные Русту двое суток. Время близилось к полудню, а солнце к зениту. Парторг сидел на башне БМП-2 спиной к кишлаку и читал книгу, впотай наблюдая за действиями разведчиков. Сидор и Монгол, вобизор впереди машины разжигали очаг, а Руст топором разбирал деревянный ящик от цинков с патронами на дрова. Из транзистора доносилось незабвенное «Комарово»:
Hа недельку, до второго, Я уеду в Комарово, Hа воскресной электричке, К вам на краешек земли. Водолазы ищут клады, Только кладов мне не надо – Я за то, чтоб в синем море Hе тонули корабли!
‒ Э, Бача! ‒ окликнул, обвязывавшего сжатые колосья в сноп, главу семейства, Руст, вадно призвав топором в десной, ‒ Инджо биё!
Афганец набатно поднял голову и поглядел против солнца из-под ладони в сторону БМП-2. Поняв, что кличут его, бросил фразу старушке и принуждённо побрёл к шурави.
‒ АсСаламу Алейкум! ‒ добросердечно поприветствовал подошедшего афганца Руст. ‒ Монгол! Налей, пожалуйста, нашему гостю чаю! ‒ учтиво попросил он клавшего в это время в очаг дрова товарища.
Монгол наполнил горячим жасминовым чаем маленькую фарфоровую пиалу из трофейного китайского сервиза с кобальтовой бело-голубой росписью в стиле шинуазри, и преловко залил его обратно в чайник. Затем, наполнив на половину, протянул афганцу. Взяв одной рукой пиалу с чаем, афганец едва склонил голову и, традиционно приложив вторую ладонь к груди, сделал глоток.
‒ Как ваше имя, Ако?! ‒ почтительно обратился Руст на дари.
‒ Шераги! Мое имя Шераги! ‒ назвался афганец.
‒ Я Рустам, сын Фархада! ‒ отобразился на восточный манер Руст и прочитал единоверную декламацию «Калима»: «Ля иляха илляЛлах, Мохаммадун ‒ расулюЛлах».
‒ Далеко на севере, ‒ начал просвещать Руст, ‒ в самом центре России, где зимой бывает много снега, находится моя Родина ‒ Татарстан. Там живут татары. Они, как и афганцы, ‒ мусульмане. Наш язык очень близок к узбекскому и туркменскому языкам, на которых говорят в Кундузе, Тахаре и других северных провинциях. Мы с нашим товарищем из Самарканда, ‒ Руст кивнул в сторону Азима Ахмедова, ‒ говорим на узбекском и таджикском языках. Слушая Руста, было заметно, что Шераги открывал для себя много нового.
‒ Среди шурави много мусульман! ‒ поделился под занавес разговора Руст и бравурно объявил Шераги, ‒ в 21.00 мы ждём вас с сыновьями на плов!
В ответ, афганец смиренно покивал головой и направился в поле.
‒ Не придёт! ‒ предрёк Стрела.
‒ Не посмеет! ‒ возразил Костян. ‒ На кону наша добрая воля ‒ ночью не стрелять.
Завершив трудовой день в багряных сполохах заката, Шераги удалился с семьёй в кишлак. С наступлением морока он появился в назначенное время, но один.
‒ Шераги! ‒ приязненно поприветствовал его Руст, накрывая казан с пловом крышкой, дабы рис вобрал в себя оставшуюся влагу из важу, ‒ а где ж твои сыновья?!
Шераги замялся и назирком заглянул под туго натянутый между столетними чинарами навес, сращённый из нескольких плащ-палаток. Там он увидел освещённый керосиновой лампой длинный стол, сооружённый из деревянных ящиков от артиллерийских снарядов, который был засервирован посудой и столовыми приборами.
‒ Иди за сыновьями, ‒ благоволительно произнёс Руст, ‒ мы будем вас ждать!
Поняв безысходность, Шераги удалился. Вскоре на советско-афганской званой вечере у хлебосольных шурави вапти с афганцами Шераги и тремя его сыновьями присутствовали механик-водитель Павел Гришин, наводчик-оператор Семён Негода, тарджимон Азим Ахмедов, парторг капитан Шевчук, а также Монгол, Руст, Стрела, Костян, Костёр и Сидор. Блюдом вечера был солдатский плов, ладно сготовленный в большом чугунном казане на костре. Руст поднял его крышку, выпустил пар и начал накладывать яство на два больших лягана, скрозь сопровождавших разведчиков на броне БМП-2 вместе с другой утварью. Поджаренная на фирменном пакистанском жиру советская, из жестяных банок, говяжья тушёнка с консервированной в стекле морковью и рассыпчатый, продолговатой формы рис, виделись бойцам амброзией. Костёр передал Шераги и его сыновьям большие ложки. Шурави глядели на афганцев и соборно ждали, пока на правах старшего гостя, первую ложку снимет Шераги. Было вдогляд, что афганцы испытывали конфуз. Руст уловил их сдержанность и, чтобы развеять сомнения в наличии в брашно запретной свинины, показал на вскрытой банке тушёнки изображение говяжьей головы. Шераги улыбнулся и, взыграв духом, снял пробу. За ним начали снедать разведчики, его сыновья и парторг. Впрасол плов получился отменным. Все были счастливы, за исключением ерзавшего на месте, баттхёртного парторга, дюже бередившего от несоблюдения устава внутренней службы. После плова всем налили горячего чая. В завершение вечера друзья вытащили из закромов десанта БМП-2 большой мешок трофейного риса и водрузили на спину благодарившего за вкусный ужин Шераги. Не ожидавший такой манны, растроганный Шераги, не верил своему счастью. Тем временем, со всех БМП-2 и БРМ-1 разведроты, блокировавших кишлак Мулла-Гулям, велась безостановочная стрельба. Лишь на участке, где стояла БМП-2 с Костяном, Рустом, Монголом, Сидором, Стрелой и Костром, была полная тишина. Совместные советско-афганские ужины за тёплой беседой продолжались ещё несколько дней, пока не лопнуло терпение парторга.
‒ Тукаев! ‒ окликнул он Руста. ‒ Мы в Советской Армии или в израильском кибуце?! Это что за распорядок?! Каждый вечер плов с басмачами едим, надо прекратить этот балаган!
‒ Есть, товарищ капитан! ‒ взял под козырек Руст. ‒ Плов с басмачами есть не будем! Будем есть кашу с ПАКа!
Дождавшись удобного момента, когда парторг ослабил внимание к разведчикам, Сидор созвал к Русту ‒ Костяна, Костра, Монгола, Стрелу и внёс предложение:
‒ Надо организовать парторгу сатьяграху!
‒ Что организовать? ‒ не понял Монгол.
‒ Саботаж! ‒ растолковал Стрела.
‒ Во-первых, ‒ продолжил Сидор, ‒ надо перестать его кормить горячей пищей, приготовленной на огне. Нехай довольствуется едью из полковой полевой кухни. Во-вторых ‒ ночью, в ходе караульной службы, надо сымитировать повальный сон часовых на посту. От смены к смене Руст будет инспектировать бодрствование часовых окриком «Дневальный», а тот в ответ будет молчать, как рыба ‒ якобы заснул. Руст будет подходить к нему и дюже браниться, приводя в пример случай с вырезанным экипажем. И так каждую смену. Уверяю: сутки, максимум двое, парторг сам от нас сбежит.
Отстояв дежурство первым, Руст лёг на отдых и, находясь в полудрёме, регулярно окликал часового, но в ответ всегда была тишина. Капитан всё это слышал и, понимая возможный исход, пребывал в саспенсе. В соответствии с дневным распорядком каждое утро по всем БМП-2, блокировавшим трассу, развозился завтрак, приготовленный на полковой полевой кухне ПАК. Снедать его было возможно, но назвать зело аппетитным, едва ли. Парторг сидел на башне БМП-2 и, отвернувшись от разведчиков, поглощал в одиночестве холодную перловую кашу и говяжью тушёнку из жестяной банки с затвердевшим жиром. В это же время на завтрак разведчикам благодарный Шераги принёс едва извлечённые из тандыра горячие лепёшки и полный балакирь прохладной простокваши. Не продержавшись при таком довольствии и двух суток, окончательно деморализованный отсутствием уставных отношений и нормального питания, парторг полка капитан Шевчук, оставив надписанный им на память Русту новенький Устав КПСС, убыл на КП полка. К вечеру о нём уже никто не вспоминал.
Служба вернулась в старое русло. Но изневесть зарано перед совместной трапезой у БМП-2 разведчиков появился мятущийся Шераги. Он забежал под навес, огляделся и, убедившись в отсутствии большого командора капитана Шевчука, предупредил: «Я сейчас вернусь». Спустя пять минут он возвратился с тремя бородатыми афганцами крепкого телосложения не похожих на афганских торгашей или перекупщиков соляры:
‒ Рустам! Я доверяю вам и хочу, чтобы вы поговорили с этими людьми.
Руст и стоявшие рядом разведчики враз поняли, что это духи. Кишлак Мулла-Гулям, как и многие другие населённые пункты уезда Ханабад провинции Кундуз, с начала войны входил в зону влияния полевого командира ИПА доктора Шамса. На участке Мулла-Гулям, расположенном на трассе Кундуз–Файзабад, местные отряды оппозиции беспрестанно минировали дороги, атаковали советские и афганские транспортные колонны. Руст предложил моджахедам пройти под навес и сесть. Сам же подозвал механика-водителя Павла Гришина и наводчика-оператора Семёна Негоду и, попросил их с брони вести наблюдение в направлении трассы и кишлака. В случае выхода кого-либо из кишлака или приближения БМП-2 командира роты капитана Середы, немедля ему сообщить. С появлением визитёров к навесу стянулись Сидор, Монгол, Костян, Стрела, Костёр и Азим Ахмедов.
‒ Мы бы хотели поговорить с вами наедине, ‒ предпочёл сохранявший спокойствие, со строгим лицом статный моджахед, одетый в палевого цвета чалму и бежевый перухан.
Руст переглянулся с друзьями и согласительно кивнул головой.
‒ Мы не дадим им уйти! ‒ бросил Русту, отходивший крайним Сидор.
‒ Не торопи события! ‒ предостерёг его Руст.
По одну сторону от тлевшего очага расположились Шераги и трое моджахедов, по другую Руст и Азим Ахмедов. Руст уловил дуновение запаха едкого дыма горелого хвороста, присущего инсургентам. Лица их были смуглыми и сухощавыми. Он окинул всех взглядом и, молча, кивнул Азиму Ахмедову. Тот не спеша повернулся вполоборота, дотянулся до чайника и, наполнив до половины пиалы, истово прикладывая руку к груди, передал каждому бытчику. После первого глотка чая, Руст призывно воззрел на старшего зримо визитёра в ожидании начала разговора. Моджахед представился:
‒ Я Халфутдин из кишлака Мулла-Гулям, ‒ начал с достоинством статный моджахед, ‒ нам известно, уважаемый командор Рустам, что вы мусульманин и хороший человек. Мы пришли сюда, чтобы предложить вам и тем, кому вы доверяете, уйти с нами, ‒ излагал он на катаганском диалекте узбекского языка со спорадичным вкраплением слов на дари, пристально глядя Русту в очи. ‒ Мы обеспечим вас кровом и поможем обзавестись афганской семьёй. Подумайте, зачем вам здесь умирать?! Это ведь не ваша земля! Вот вам, к примеру, последний случай, ‒ он кивнул в сторону моджахеда, сидевшего по десную, ‒ двое его молодых родственников тут недалёко были найдены в арыке с прострелянными головами. Ответьте! Что нам остаётся после этого делать?!
‒ Почему вы уверены, что это дело рук шурави?! ‒ опровергал Руст.
‒ А чьих же ещё?! ‒ утверждал Халфутдин.
‒ Это могли сделать моджахеды из других партий, ‒ не исключал Руст, ‒ между отрядами разных исламских партий идёт междоусобная война.
‒ Нет, это сделали шурави! ‒настаивал Халфутдин.
‒ Тогда с высокой долей вероятности предположу, что эти люди имели при себе оружие, ‒ допустил Руст.
‒ А какое это имеет значение?! ‒ спросил Халфутдин. ‒ Они ведь на своей земле и вправе сами решать, как им ходить ‒ с оружием или без.
‒ Большое! ‒ заметил Руст. ‒ Идёт необъявленная война и гибнут Советские воины! Мы здесь, чтобы помочь Саурской революции освободить афганский народ от гнёта.
‒ Нас ни от кого не нужно освобождать! Оставьте нас в покое! Наш уклад остаётся неизменен столетиями. Мы не умеем жить по-другому! А главное ‒ не хотим! Самое дорогое, что у нас есть это наш Ислам. Вашему высшему руководству, прежде, чем ввести сюда войска, следовало бы изучить историю Афганистана: свергнутый в 1973 году после сорокалетнего правления эмир Захир-шах повторил судьбу другого афганского правителя Амануллы-хана, потерявшего власть в 1929 году и, подобно ему, доживает свой век в изгнании. В обоих случаях виною всему были реформы: стремление построить светское общество, слепое подражание западу, СССР с его коммунистической идеологией, отказ от векового уклада и традиций предков, вплоть до отмены ношения афганскими женщинами чадры. Мы не хотим такого Афганистана!
Руст внимательно слушал речь моджахедов и, не прервав, дал каждому высказаться. В обрушившемся потоке контрдоводов, он понимал бесперспективность холивара и спросил себя: на что эти люди рассчитывали, придя к таким же, как они, убеждённым в своей правоте шурави?! Какие у них были основания считать, что со встречи они уйдут живыми? И если даже в них не разрядят рожок из автомата, точно не пленят? Объяснение этому всё же есть, ‒ резюмировал Руст, ‒ будучи сами воинами, они знали, что идут на разговор к воину. Одно дело ‒ пуля, выпущенная в неприятеля в бою, другое ‒ во время доверительного разговора. Да! ‒ заключил он, ‒ война войной, а добрые дела порождают взаимное доверие. Словесный портрет командора-мусульманина Руста с рассказа Шераги вызвал у моджахедов кишлака Мулла-Гулям неподдельный интерес. Великодушие и милосердие, подобно силе и храбрости сызвеку на Востоке имели собинную цену. Руст вежливо поблагодарил собеседников и с невозмутимым спокойствием поведал:
‒ Мой дом далеко на севере за Амударьёй, ‒ растолковав им далее, ‒ Все шурави ‒ мои братья! Я сам один из них! С ними я пришёл, с ними и уйду, если останусь жив, конечно.
‒ Это ваше решение, ‒ с пафосом принял его Халфутдин, ‒ единственное, что мы можем гарантировать: у кишлака Мулла-Гулям с вами этого не произойдет.
Руст прозорливо зарань предупредил Сидора и других товарищей об окончании разговора и попросил воздержаться от каких-либо неожиданных действий, дав парламентёрам безмятежно уйти. Поблагодарив за встречу, моджахеды разом встали и, пропустив вперёд Халфутдина, с достоинством, неспешно направились к улочке, уводившей вглубь кишлака.
‒ Не могу поверить своим глазам! ‒ изумился поступку Руста, зашедший под навес и, провожавший моджахедов взглядом, пока они исчезали в узком проходе кишлака, Сидор. ‒ Ты их отпустил?! Попади ты им в руки, не приведи создатель, не отпустили б тебя! ‒ высказал он убеждение.
‒ Попадись они мне в горах, ‒ объяснял Руст, ‒ без колебаний выполнил бы свою солдатскую работу, как делал это не раз. Но, когда они отправились к нам на разговор, они словно голову засовывали в пасть льву. Ведь рисковали переоценить нас, верно?! Ну как же можно было не отдать должное их храбрости и позволить нас переоценить?!
Сидор, задумавшись, промолчал.
На следующее утро Шераги вышел на поле позднее обыденного. Он был невесел. Угадывалось, что отказ Руста ‒ самого или с кем-либо из товарищей уйти с моджахедами его огорчил. Было вестимо, в том крылся и личный резон Шераги. Как бы оно ни было, вечером того же дня капитан Середа объявил по связи всем экипажам, что в течение двух дней разведроте предстоит десантирование в горах, и приказал быть в готовности в любую минуту сняться с блокировки. Руст понимал, что всё в жизни имеет свой конец, и с Шераги, с которым они успели хорошо подружиться, скорее всего, больше уже не увидится. Напоследок он решил скрасить ему жизнь царским подарком. Пока командир разведроты Середа был на получении задачи у командира полка, Руст махнул на своём БМП-2 до полевой кухни ПАК и выменял добытый в Панджшере трофейный пистолет BERETTA 92 у прапорщика хозвзвода Притулы на два мешка ‒ риса, муки и два ящика ‒ масла и сгущенки. С началом нового дня пришёл приказ командира роты сниматься с блокировки у Мулла-Гулям. Руст попросил ребят построиться и, подозвав Шераги с тремя сыновьями, в торжественной обстановке вручил им всё, что было подготовлено для этого прощального мероприятия. Очи изумлённого Шераги наполнились слезой. Утерев её неловким движением рук, он обнял напоследок Руста и каждого шурави. Затем он погрузил врученные ему гостинцы на хребты привлеченных для транспортировки ишаков и, взяв оставшуюся поклажу в свои и трёх сыновей руки, направился в кишлак. На пути домой, не веря своему счастью, он инно поворачивался назад, махая на прощание рукой. Больше Шераги друзья не видели.
Спустя много лет, ‒ представляли они, ‒ Мы будем с тёплым чувством вспоминать этот эпизод своей службы, задаваясь вопросом: «как теперь живётся этому простому афганскому дехканину. Жив ли? Сыновья, поди, будут совсем уже взрослыми». Советским воинам, побывавшим за речкой, было не безразлично, какими их запомнят сотни тысяч афганцев подобных Шераги. Друзей же впереди ждал второй этап операции с высадкой тактического воздушного десанта в горах уезда Хост-Ва-Ференг провинции Баглан. Там им предстояло захватить базовый район противника, атаковавшего транспортные колонны, шедшие из Кундуза в Файзабад.
Читайте также:
Глава из романа «В круге Кундузском» 1
Глава из романа «В круге Кундузском» 2
Глава из романа «В Круге Кундузском» 3
Выдержки из романа «В КРУГЕ КУНДУЗСКОМ»
(Ильяс Дауди – участник Афганской войны 1979-1989 года, Герой России, общественный деятель, публицист.)